|
АННА ЛЕБЕДЕВАВОЛОЧАЕВСКИЕ ДНИ— Будем наступать на Волочаевку, — сказал мне комиссар Особого Амурского полка Осьминкин. — Приведите в боевую готовность санитарную часть полка. Это было 9 февраля на сопке Лумку-Карани, где стоял наш полк. Наступать на Волочаевку! Всех нас взволновал приказ. О предстоящем наступлении все говорили, как о решающей битве. Мы радостно приветствовали друг друга. Но разговаривать было некогда. Уходя в свою часть, Фельдман крикнул мне: Я посмотрела ему вслед и подумала: «Может быть, видимся в последний раз». Так оно и случилось. Больше нам встретиться не пришлось. Уже после Волочаевских боев Фельдман был убит под деревней Лончаково и похоронен в братской могиле. Итак, мы идем к Волочаевке. Приказ комиссара полка о подготовке санчасти выполнен. Мы подходим к полуказарме № 3, а дальше, в нескольких километрах, уже видна станция. Это было утром 10 февраля. Мы получили распоряжение развернуть здесь санитарную часть полка и приготовиться к приему раненых. Полуказарма состояла из двух комнат. Одна стала штабом сводной бригады, которой командовал Покус. Там находились и главнокомандующий Народно-революционной армией Блюхер, Постышев, командующий фронтом Серышев. Во второй, отделенной от штаба небольшим коридором, расположилась санчасть. Помещение было холодное. Печь разрушена взрывом. Неподалеку стояла баня, сложенная из шпал, а рядом сарай. Колодец завалили белые. Помещение явно не годилось для госпиталя. Но ничего не поделаешь. На пол настелили сена. На столике — все наши медикаменты, весь инструментарий: два ножа, трое ножниц, три—четыре пинцета, бутылка спирту, йод и четверть конопляного масла (масло заменяло нам вазелин; на нем мы делали мазь для обмороженных). Под Волочаевкой уже гремели орудийные выстрелы. Через несколько часов санитары доставили первых раненых. Комната наполнилась стонами. Наш фельдшер, я, санитары, бойцы из обоза уже не справлялись. Создалась очередь. Те, у кого еще были силы, сидели у костров, ждали на снегу. Пол был в крови. Основной наш хирургический инструмент — ножницы. Мы разрезали ими сапоги, валенки, одежду; ими же оперировали. Мне запомнилось, как в комнату на руках внесли человека. Санитар сказал: «Когда подбирали, был еще жив, а сейчас, кажется, умер». Но пульс у него еще бился. Боец обморозил лицо, на груди две раны. Санитар оттирает снегом обмороженные части тела, мы вливаем спирт в рот, и боец открывает глаза. Придя в себя, он пытается вспомнить, как он вместе с другими бросился на противника. Раненые, забыв на время боль, слушают его и сами начинают рассказывать о схватках с белыми. Ночью мы с санитаром Огородниковым отправились на смену двум товарищам на передовые позиции. Навстречу нам шли раненые бойцы. Едва передвигались, но не расставались с винтовками. Все ближе и ближе слышались выстрелы. Недалеко от нас один за другим ложились снаряды. Вот уже рядом Волочаевка, видны ее постройки, станция еще не отбита у противника, и мы оказываемся совсем недалеко от броневика белых. Мы быстро завертываем лошадей и мчимся через долину в лесок. Подъехали ближе, навстречу нам из цепи выбежал помощник командира полка Шамонин: совершенно неожиданно мы натолкнулись на свой полк. Шамонин был ранен в руку. Я наскоро перевязала командира, и он возвратился в строй. Послышался треск пулеметов. Близко, почти рядом, начали падать снаряды. Из строя выбывали все новые люди. Вот вынесли из цепи бойца, у него снарядом оторвало ногу. Он глухо стонет, из раны фонтаном бьет кровь. Мы перевязали его и понесли на подводу. Кто-то рядом с ним положил оторванную ногу. Все это промелькнуло перед глазами, как жуткий сон. Возвращаемся назад. Лошади проваливаются в глубокий снег. Мы еле бредем за подводой. Несу на себе несколько винтовок, взятых у раненых. Некоторые раненые сами несут оружие. Несмотря на мороз, жарко. Хватаю снег на ходу и жадно ем. 11 февраля нам сообщили, что к нам прибудет санитарная «летучка». Ждали, готовились к отправке раненых на станцию Ин. Вдруг зашел В. К. Блюхер. Сдвинув брови, он озабоченно окинул взглядом лежавших на полу раненых, потом наклонился, сказал что-то ласковое, отчего посветлели лица бойцов. У нас на исходе спирт и медикаменты, не хватает перевязочного материала. Я сказала об этом Блюхеру, попросила посодействовать, чтобы как можно скорее привезли все необходимое. Он внимательно выслушал, обещал помочь и ушел. Санитарные «летучки» уже не раз увозили раненых. Многие не хотят уезжать. Легкораненые просят: «Оставьте нас в санчасти. Мы тут скорее поправимся. Зачем нам отставать от своего полка?» Сколько было таких примеров, когда сознание воинского долга заставляло бойцов забывать о ранах! В ночь на 12 февраля мы опять выехали в полк. Снова привезли раненых бойцов. На обратном пути я зашла на позиции штаба нашего полка. Хотелось узнать, как дела, все ли живы. Там я встретила командира полка Попова, комиссара Осьминкина. Совсем близко рвались снаряды. Утром мы отправились за ранеными и по дороге узнали, что Волочаевка взята. Быстро подъехали к станции. Остановились у проволочных заграждений. На них повисли люди, многие мертвы. Глаза открыты, лица устремлены вперед. Мы сняли с проволоки раненых. В поселке всюду следы жесточайшего боя: дома разбиты, окна без стекол, снег перемешан с землей. Впервые за эти боевые дни улыбнулся наш неоценимый, наш славный фельдшер Иван Васильевич Спиридонов. В волочаевские дни, в дни напряженнейшей работы, он так самоотверженно трудился, спас столько жизней... Волочаевка наша! Полуказарма № 3, политая кровью сотен людей, выполнила свою роль, она неотделима от Волочаевки. Сюда мы приняли более четырехсот раненых бойцов. Много лет прошло с тех пор. Волочаевка стала символом нашей победы. О ней знают везде. И когда люди проезжают эту станцию, они смотрят на сопку, где стоит памятник героям гражданской войны. Источник: Вечно живое пламя. – Хабаровск : Книжное изд-во, 1965. – С. 305-309. |