|
ТАТЬЯНА КУЗЬМИНАС ОРУЖИЕМ В РУКАХ...Годы гражданской войны встают передо мной суровыми дорогами, трудными боями. Невозможно вспомнить все события день за днем. Отчетливо и ярко выступают отдельные эпизоды, лица. … Весной 1920 года я по призыву партии записалась добровольцем на Забайкальский фронт и была назначена военкомом санитарного поезда. Вскоре Дальбюро ЦК РКП (б) командировало меня на учебу в Москву в Коммунистический университет имени Свердлова. В Москве я видела и слышала Ленина на X партийном съезде, куда мне дали пригласительный билет. … Долго учиться в университете я не могла. Шел 1921 год. На Дальнем Востоке продолжалась гражданская война. Остатки белых банд, находившихся во Владивостоке и Никольск-Уссурийске, понукаемые японскими интервентами, готовили наступление. Могла ли я усидеть в Москве! Вместе с товарищами по призыву партии я выехала на Дальний Восток. В декабре меня направили в отряд Особого назначения, которым командовал Мелехин. Я нашла эшелон, в котором размещался отряд, и через несколько минут была в переполненной теплушке, отправлявшейся на фронт. Бойцы в меховых шапках и папахах сидели вокруг железной печки. На печке клокотали котелки с кашей. На нарах лежали патронташи, у стенки между нарами стояли винтовки. Бойцы добродушно посмеивались, глядя на меня: — Ну вот у нас теперь свой помощник смерти. …Не успели мы поесть, как дверь с шумом растворилась, и окутанная хлынувшим в теплушку паром голова прокричала; — Выходи! Бойцы разобрали винтовки и попрыгали в глубокий снег под откос. Не выстраиваясь, мы быстро побежали вдоль полотна железной дороги по снежной нетронутой целине. Стоял ясный вечер. Сорокаградусный мороз захватывал дыхание. Вскоре отряд развернулся и залег среди низкорослых дубков. Несмотря на стук пулеметов, почему-то казалось, что кругом удивительно тихо. Шуршали висящие на дубках листья. Бойцы окапывались в снегу, подбадривая друг друга шутками. …Морозная туманная мгла постепенно окутывала все кругом. Вдруг крайний правофланговый отполз в сторону и бросился назад. Я вскочила: - Ты куда? - Погреть ноги. А на ногах у него новые валенки, я это видела. — Давай потрем, отойдут. Но, подгоняемый пулями, он перемахнул через сугроб. Я догнала его: — Боишься? — и уцепилась за винтовку. — Давай мне винтовку, слышишь? Я забрала у него винтовку, легла на его место за пеньком. По цепи передали приказ наступать, и мы бросились в атаку. …Отобранная у дезертира винтовка была закреплена за мной, я стала бойцом. …Вместе с фельдшером я до поздней ночи перевязывала раненых и обмороженных. …Мы вырвались из кольца на другую сторону линии и отступали цепью. Безостановочно весь день шли по сугробам, по шпалам. Только вечером прибыли в Волочаевку, зашли в пустые нетопленые казармы. Вдруг за окном ударил снаряд, второй, третий. ыбежали на улицу. Рядом шарахнулась лошадь Мелехина. — Ложись! — кричал он. И снова началось отступление. Тащились, напрягая последние силы. «Только бы не упасть» — думала я, с досадой глядя на свои дырявые сапоги. Сначала я чувствовала нестерпимую боль в ногах, затем они совсем одеревенели. Зеленые, красные круги плясали перед глазами. Группу тяжелораненых бойцов оставили на ближайшей станции. Беспомощные, потерявшие способность двигаться, мы лежали в темноте на полу. Где-то вдали слышалось «ура!». Это были уже белые. Мы приготовили гранаты. Живыми не сдадимся! Томительно долго проходили минуты. Но вот к станции тихо подошел наш бронепоезд. Нас быстро погрузили, и бронепоезд так же тихо отошел. Нас привезли на станцию Бира, поместили сначала в казарму. Фельдшер, разрезая на мне сапоги, сказал: — Будем ампутировать. Сначала я не поняла, что это он обо мне, о моих ногах. Рядом стонали раненые, слышались просьбы, возгласы. Казарма наполнилась простуженными мужскими голосами. — Не соглашайся, сестра, — шепнул мне какой-то боец. — Но у нее может быть гангрена, — возразил фельдшер. От операции я отказалась, и фельдшер Орлик стал лечить мои ноги без особой надежды на удачный исход. Наступил день, когда я уже не могла больше переносить этот вынужденный отдых. Весть о том, что наши наступают на Волочаевку, лишила меня покоя. Я попросила валенки. Они были большие — моим забинтованным ногам в них было просторно. И я отправилась на станцию. За время болезни я разучилась ходить, к тому же в просторных валенках двигаться было трудно. Но это не имело значения. Мне нужно было во что бы то ни стало попасть на фронт. Меня направили в санотряд военкомом, но я попросилась в санитарную «летучку», чтобы быть ближе к передовой. Глубокой ночью «летучка» тихо проползла мимо Ольгохты. Шум боя становился слышен отчетливей. Беспрерывно грохотали орудия. Поезд остановился. Санитары в белых халатах поверх шуб вышли из вагона. Мы направились в сторону от линии. Вскоре перед нами выросла маленькая избушка. Возле нее было заметно какое-то движение. Мы бросились туда. Это была старая баня. Внутри и возле нее стонали раненые. Мы укладывали на носилки тяжелораненых и носили в вагоны. Перегруженный поезд ушел. Я вернулась к бане. Здесь стало просторнее. Я начала перевязывать оставшихся раненых. Несмотря на тяжелое состояние, они не забывали о товарищах. Когда я подошла к одному, он попросил сначала разыскать друга, оставшегося где-то в кустах; приспособив свою шубу, я приволокла на ней раненого. Под утро я ушла вдоль линии на Волочаевку. Попала в расположение санчасти Особого Амурского полка. Тут встретила замечательную коммунистку, комиссара санчасти Особого Амурского полка Анну Лебедеву. Мы перевязывали раненых и обмороженных. Анна Лебедева не только работала медсестрой. Комиссар и большевик, она поднимала и воодушевляла бойцов пламенными речами. …После взятия Волочаевки Особый Амурский полк, где я была рядовым бойцом, прошел с боями трудный путь, освобождая города и села Дальнего Востока. И сейчас, рассказывая о тех далеких событиях, я вижу перед собой молодое поколение, за счастье которого мы шли на бой с оружием в руках. Источник: Вечно живое пламя. – Хабаровск: Книжное изд-во, 1965. – С. 299-304. |