Борис Олевский. «Ося и его друзья»
Литературно-краеведческий сборник "Земля, на которой нам выпало жить..."

Борис Олевский. «Ося и его друзья»

Часть вторая. Я становлюсь взрослым

Мой товарищ Сролик

Сролик, как обычно, сидел на уроке, подперев руками свое маленькое вытянутое лицо, и слушал, что говорит учитель. После урока он спросил меня, почему это я все время гляжу на него и что особенного я в нем увидел.

Я все ему рассказал. Я ему сказал, что больше у нас лавочников не будет и что все-все — так сказал председатель — будут равны.

— В самом деле?

— Конечно, Сролик! И фабрика будет, и земля... Все будут работать.

Он приходит в восторг, и я приглашаю его на политфанты в комсомольскую ячейку. Сегодня руководить будет Голда.

— Пойдем! — предлагаю я также Зяме и Буле.

Сролик, как и я, очень завидует Зяме и Буле: они уже настоящие рабочие. Зяма работает на мельнице и учится на машиниста. У него убили отца и брата, и на учебу его определил профсоюз. А Буля служит курьером.

Зяма ходит теперь в замасленных штанах, пиджак в накидку и фуражка на затылке — как машинист Сважек. Он курит папиросы и говорит, что плевать хотел на мельницу: после школы он сразу поедет на большой завод.

Ни о чем мы так не мечтаем, как о заводе. О Сролике нечего и говорить! Он мечтает уехать куда-нибудь далеко-далеко и стать настоящим рабочим!

Только один Буля думает о другом. Он поедет учиться на матроса и будет плавать на кораблях. Он даже говорить стал басом, сшил себе штаны клеш и бреется.

Буля выше и плотнее всех нас. Его большая голова на широких плечах немного откинута назад, точно он собирается в драку.

В ячейке игра уже началась. Кругом полно, сидят даже на подоконниках.

Мы еле протискались. Голды нет. За столом посреди комнаты — Ицик Назимик, заместитель Голды.

Он задал вопрос, и никто не может ответить.

— Что такое СТО?

— Пять раз двадцать! — кричит Зяма.

— Десять раз десять! — стараюсь я его перекричать.

— Нет, — отвечает Назимик. — СТО — это Совет Труда и Обороны... Октябрьская революция произошла в октябре. Почему ее празднуют седьмого ноября?

— Потому что в семнадцатом году буржуи передвинули календарь на тринадцать дней назад, а мы, назло буржуям...

— Ой, нет! — Сролик поднял два пальца. (Я слышу его взволнованный голосок.) — Совсем не так! Дайте мне слово, товарищ Назимик. Это астрономия...

— Да, да... Земля вращается! — вспоминаю я. — Вот почему отодвинули календарь. Это астрономия...

— Стоп! Подожди-ка!.. — не дает мне кончить Ицик. Его черные волосы поднялись дыбом. Он стоит, высокий, худой; изогнутый птичий нос раздувается, почти касаясь верхней губы. — Кого я вижу? — говорит он и смотрит на Сролика.

— Прошу слова, товарищ Назимик.

— Какой я тебе товарищ? — кричит Ицик, и глаза у него становятся такие, точно стряслось какое-то бедствие. — Какой я тебе товарищ?.. На наши вечера пробираются спекулянты!

— Он школьник! — кричит Зяма.

— Тихо! — стучит Назимик кулаком по столу. — Предлагаю спекулянту сейчас же покинуть наше собрание!

— Каминер позволил. Председатель!

— При чем тут Каминер? Вон спекулянтов!

Сролик стоит растерянный. Его большие остекленевшие глаза уже никого не видят.

— Не уходи, Сролик! — реву я, взбешенный. — Не слушай его!

— Он не спекулянт!.. — кричат отовсюду. Все бьют ногами, свистят.

— Что-о?! — сверкает глазами Ицик. — Защищать спекулянтов?! Вон! — Он весь дрожит. — Я приказываю!

Но Буля не отпускает Сролика. Я тоже к нему подбегаю. Он весь раскраснелся.

— Пропусти!.. — толкает меня Ицик и хватает Сролика за плечо: — Ты долго будешь здесь стоять?

— Отойди! — Сролика не узнать. — Отойди говорю!..

Он отбивается ногами. Поднимается кутерьма. Сролика прижимают к окну, раздается треск, и на пол падают осколки выбитого стекла.

И тотчас Сролик удирает. Я пускаюсь за ним, но, добежав до его дома, не решаюсь войти.

Наконец открываю дверь и, попав в сени, слышу, как Сролик плачет и кричит на отца. Потихоньку выхожу, но в дверях сталкиваюсь с Зямой, и мы входим в дом.

Сролик сидит в кухне, на железной кроватке. Голову он уткнул в руки и, кажется, плачет. Его отец даже не взглянул в нашу сторону.

— Добрый вечер! — говорю я тихо.

Сролик оборачивается и вскакивает.

— Чего тебе здесь нужно? — кричит он и, схватившись за голову, кидается снова на кровать и зарывается в подушки.

— Боже мой, боже мой! — Отец мечется из угла в угол. — Он меня в могилу сведет... Ну вот, Ошер! — Он останавливается и протягивает ко мне руки. Его рыжеватая, точно выщипанная бороденка трясется. — Ведь вы уже взрослый. (Он говорит мне «вы»!) Скажите, разве я хотел быть торговцем? Ведь царь Николай, будь проклято его имя, не давал нам заниматься ничем другим.

Сролик даже садится на постель и большими глазами смотрит на отца.

— Прошу вас, Ошер, посоветуйте, как мне быть?

Сролик кричит исступленно:

— Папа, не проси его ни о чем!.. — Его худые поднятые руки трясутся. — Не плачь перед ним!

Он подходит к отцу и обнимает его. В это время входят Буля и еще парни из ячейки.

Сролик смотрит на нас — сначала удивленно, потом хочет улыбнуться, но начинает плакать. Однако я чувствую, что это уже слезы не от обиды, а совсем-совсем другие.