Дар, сердце согревающий

Т. Ильина, поэт,
член Союза писателей России

Говорят, поэтом надо родиться.  Если  это так, то об Исааке Бронфмане можно смело сказать, что он родился поэтом.

В своей жизни кем он только не был:  и трактористом, и помощником машиниста в Облученском депо, и танкистом на фронте, и строителем. И пережить ему пришлось столько, что хватило бы с лихвой на несколько  жизней...Но, если уж человек родился поэтом, то  рано или поздно  поэт в нём заговорит.  Так и случилось. После службы в армии Исаак Бронфман пришёл работать на областное радио и вот тогда-то начал писать всерьёз.  Правда, до этого были первые пробы: когда он ещё работал механизатором,  опубликовал в районке  несколько своих стихов. Написаны они были на идише.

Родился Исаак Львович  далеко отсюда, на Украине.  Семи лет остался сиротой, рос в детском доме. А что такое детский дом, да ещё в то время?  Хлеба и то досыта не хватало...Но пуще хлеба не хватало материнского тепла. Есть у Бронфмана стихотворение «Тётя Катя», в котором он с большой любовью и теплотой  вспоминает о женщине, которая отдавала всю душу, всю свою доброту  осиротевшим детям.

Знаю, сорок лет уж фотоснимку,

И глядит из времени того

Тётя Катя – с мальчиком в обнимку –

Добрый ангел детства моего.

 

Как тогда, в глаза мне смотрит прямо,

Строгий друг, орлица над гнездом,

Мама всем, кому Россия мама,

И детдом – семья и отчий дом.

Сам Исаак Львович, памятуя о своём сиротстве,  писал, что всю жизнь потом «был до смешного ласков к детям, неоперившимся птенцам».

Хотя и родился он далеко отсюда, но Дальний Восток  стал его родной землёй.  Где поэт черпает своё вдохновение?  Поэтические строки рождаются только от любви: к детям, к друзьям, к женщине, к родному краю... Вряд ли смог бы он написать  так, если бы не любил эту землю:

Горы то синеют тут от холода.

То залиловеют от багульника.

На вершинах, веселы и молоды,

Ветры стали на постой разгульные.

Стихи Бронфмана, как можно заметить,  очень просты,  нет в них каких-то сложных образов, закрученных метафор и они замечательно читаются и легко воспринимаются.  Примером тому может служить его стихотворение «Улица Шолом-Алейхема», которое знает любой биробиджанец, оно стало почти хрестоматийным:

...Мне дорог этот город

Люблю гудков его

Рассветный говор,

И звон Биры,

И сумерки аллей –

Здесь я встречаюсь

С юностью моей...

Хотя много было написано Исааком  Бронфманом о родном крае, о  земляках,   но всё же основная тема его поэзии – фронтовая. Каждый, прошедший войну, переживал её по-своему.  И каждый поэт-фронтовик по-своему пишет о ней. На войне Исаак Львович был не только поэтом, он был ещё и заместителем командира танковой роты по технической части – зампотехом – так это кратко называлось. И до конца своих дней он так зампотехом – солдатом – в душе и остался... Его стихи о войне, вышедшие в сборнике «Подснежник», напоминают скорее лирический дневник.  Поэт будто бы ведёт неспешный разговор с собеседником. Простой разговор по душам, который интересен всем – и тому, кто воевал, и тому, для кого война – уже история.  Ни о подвигах, ни о славе, ни о героизме он не пишет.   Война  для него – это просто трудная  работа, которую нужно делать на совесть, как и любую работу.  Он описывает свои переживания и чувства, свою повседневную жизнь на войне, где  даже самое незначительное событие становится памятью на всю жизнь:

На фронт мне раз прислали варежки,

Я лучших в жизни не видал.

Но сердце словно согревающий,

Был безымянным этот дар.

 

Прошли года, шаги печатая,

Эй, где ты, друг мой, отзовись!

Обзаводился я перчатками,

Сносил я уйму рукавиц.

 

Все были хороши по-разному,

Но скажем, прочим не в укор:

Те, видно, были лучше связаны,

Представьте, греют до сих пор.

Исаак Львович был человеком с хорошим чувством юмора. Оно присутствует даже в его стихах о войне. В детстве с ним произошёл вроде бы рядовой случай: на уроке географии он не смог показать на карте, где находится столица Венгрии.  Это случай имел неожиданное продолжение впоследствии.    Исаак Бронфман, прошедший танкистом через Чехословакию и Венгрию, напишет  в своём стихотворении «Исправленная отметка»:

...Не на карте, а в святом бою

Ты нашёл венгерскую столицу.

Дома школу навести свою, -

Пусть старик исправит единицу!

Вообще, когда читаешь стихи  Бронфмана, может быть, даже не сразу понимаешь, насколько они значительны, и что кроется за их простотой.  Но вот ощущение того, что поэт тебе доверяет, возникает сразу.  И вот эта мгновенная связь между поэтом и читателем  и отличает настоящую поэзию. Поэт Роальд Добровенский писал так о стихах Исаака Львовича: «Повезло же нам прикоснуться к настоящей поэзии.  Так просто и так хорошо.»

А ведь эта простота давалась ему нелегко.  Работал он над стихами подолгу  и не торопился их выносить на суд читателя.  Бывало, они месяцами лежали в ящике его редакционного стола.  Да и творчеством своим он редко бывал доволен.  Писал Исаак Бронфман на своём родном языке – «на языке простого люда – идиш».  А переводили его произведения Римма Казакова, Михаил Асламов, Сергей Смоляков, Роальд Добровенский, Нина Филипкина, Леонид Школьник. Его стихи вошли в «Антологию современной еврейской поэзии».

В 1968 году  он был принят в Союз писателей.  А через 10 лет его не стало.  Многим его замыслам не суждено было осуществиться, тяжёлая болезнь  помешала этому.  1 сентября 1978 года Биробиджан простился  с одним из лучших  жителей  города.   А нам остались его стихи и те  немногие воспоминания, которые ещё хранит память людей, знавших  Исаака Львовича.  Те незначительные, вроде бы мелочи, которые становятся  особенно дороги, когда человека уже нет с нами.

Поэт Леонид Школьник посвятил своему старшему другу замечательные строки:

За здравие споём, - к чему за упокой?

За то, что жил, как жил, спасибо зампотеху.

Он мудрый был еврей, и щедрый, и простой,

И всем любил дарить веселье и потеху.

По веку скоростей бродил он – не летел.

Войною не сражён, друзьями почитаем.

И в свой последний миг он выдохнуть успел:

- Давайте про любовь на память почитаем!

Он до сих пор со мной – солдат и человек,

Которого война ломала – не сломала.

Весёлый человек, которому вовек

И ласки, и любви - увы – не доставало...

Давно его стихи на память знаю я,

Я знаю суть его и горечи, и смеха.

Среди весенних лиц, средь ваших лиц, друзья,

Мне так недостаёт улыбки зампотеха.

В потёртом пиджаке, куривший всё подряд,

Он в памяти моей живёт, не умирая.

Уходит, не спеша, собрат мой и солдат,

И по его следам летит листва сырая.

«Мы сохраняем память об отце»

Манойленко И.З.

«Я с родною землей не успел
расплатиться стихами сполна»

И в жизни, и в творчестве Исаак Бронфман, по словам его дочери, оставался человеком «большого сердца»

Впервые стихи этого поэта я прочла в сборнике «Литературный Биробиджан». Книга только-только вышла из печати, ее страницы знакомо пахли типографской краской. Область готовилась к полувековому юбилею, и сборник был посвящен этой дате. Но рядом со стихами о героических свершениях первостроителей были и другие, где сердце автора не просто отбивало ритм, чеканя строки, а трепетало, волновалось, тревожилось и любило. Такими по-человечески теплыми и сердечными были стихи Исаака Бронфмана. Тогда, в 1984-м, поэт еще не успел забронзоветь — прошло всего пять лет, как он ушел из жизни. И в редакции «Штерна», где Бронфман работал заведующим промышленным отделом, на его рабочем столе по-прежнему стояла старенькая, с отбитым краешком пепельница — творчество и курение было для поэта и журналиста неразрывным процессом.

Курить он начал на войне после одного из боев, когда их танк загорелся, а они, танкисты, чудом остались живы. Таких моментов, когда жизнь висела на волоске от смерти, в его фронтовой биографии было не один и не два.

Великая Отечественная была третьей войной в его жизни. Он почти не помнил Первую мировую — был слишком мал. Война гражданская оставила черный след в его жизни, родители погибли в этой бойне, когда  Ицику было всего семь лет. А дальше, если следовать сухим фактам биографии, были детский дом, школа-семилетка, индустриальный техникум.

Местом рождения поэта было процветающее местечко Хащевато на юге Украины, по сути — маленький городок, где были несколько школ, больница, кинотеатр и даже свой театр, где играла на сцене местная интеллигенция. В августе 1941-го местечко было оккупировано, а в феврале 1942-го всех евреев собрали в помещении кинотеатра и стали выводить на расстрел группами по 20 человек. Убивали всех без разбора, гора трупов заполнила глиняный карьер, ставший братской могилой. Расстрелом занимались местные полицаи. За четыре дня было убито около тысячи человек. Об этой трагедии родного местечка Исаак Бронфман узнал только после войны. А за десять лет до грозного 41-го восемнадцатилетний юноша приехал на Дальний Восток строить еврейскую автономию. Трудно сейчас понять, почему достаточно образованного по тому времени юношу послали работать трактористом в Амурзет, а потом — помощником машиниста в котельную г. Облучья.

- Он никогда не рвался в начальники, довольствовался малым, - высказала свою версию на этот счет дочь поэта Лидия Пивень.

Лидия Исааковна живет в израильском городке Нетания. Там же, в Израиле, — ее дети и внуки, а также семья старшей сестры Зинаиды. Уехали туда дочери Бронфмана в середине 90-х - когда эмиграционная волна в Биробиджане достигла размера цунами.

Телефон младшей дочери Исаака Бронфмана мне подсказала Валентина Израилевна Ландман, учитель первой школы.

- Мы с Лидой учились в параллельных классах, дружили со школьных лет. Она, как и отец, была очень скромной, стеснительной, не любила выделяться. Профессию Лида тоже выбрала не публичную — работала экономистом в тресте «Биробиджанстрой», - рассказывает Валентина Ландман.

Набираю израильский номер, руки предательски дрожат. Неужели я сейчас буду говорить с дочкой самого Бронфмана?

- Да, я Лидия Исааковна, здравствуйте, — приветливо откликается на другом конце провода женский голос. - Я вашу фамилию помню, читала статьи в газете. И многое другое не забыла — ведь в Биробиджане лучшие наши годы прошли.

- Лидия Исааковна, расскажите, что помните об отце, о маме. Где они познакомились?

- В Биробиджане, конечно. Моя мама, Фрида Розенфельд, как и папа, приехала  на Дальний Восток из Украины. Но не одна — с братом. Ей тогда еще не было семнадцати, брат был чуть постарше. Приехали вроде как на разведку — посмотреть, закрепиться на новом месте, а после этого вызвать родных и  остальных членов семьи. Мама стала работать в типографии, там они с папой и познакомились незадолго до войны. А когда освободили Украину — папа, кстати, воевал на 2-м Украинском фронте — то узнали, что все мамины родные  погибли. Так что росли мы с сестрой, не зная ни бабушек, ни дедушек — у отца ведь тоже не было родителей.

Жили мы в Биробиджане в так называемом писательском доме на улице Дзержинского (сейчас на этом месте построен магазин «Айсберг» - авт.). Дом был деревянный, двухэтажный. Там же проживали Миллеры, Сальвадор Боржес с семьей. Отец, помню, всегда писал ночами — курил и писал. Иногда до утра. Мне было жалко его, когда он после таких бессонных творческих ночей шел на работу.

- Говорят, ваш отец был очень добрым, уживчивым, мягким человеком. А к вам, дочерям, он относился также?

- Я не помню, чтобы он за что-то нас ругал — наоборот, старался лишний раз похвалить, подбодрить. А если что не так, переживал это молча. Мы же старались не подводить отца. И мама у нас была добрейшим человеком. Она умерла очень рано, но с отцом прожила душа в душу почти тридцать лет. Папа очень переживал ее смерть, как-то враз сник, стал забывчивым, рассеянным. И много, очень много писал.

- Как получилось, что он оказался в Хабаровске?

- Друзья-поэты познакомили его с хабаровчанкой, они понравились друг другу и он переехал к ней жить. Но очень скучал по Биробиджану, а часто ездить к нам не мог — стал болеть. А потом...  Как сейчас помню это 1 сентября 1978 года. Наша дочка Мила пошла в этот день в первый класс. Мы радовались вместе с ней, готовились отметить это событие. И вдруг звонок из Хабаровска: папа умер. Похоронить себя он завещал в Биробиджане, его воля была выполнена.

- Хотелось бы узнать, как сложилась судьба его потомков. Никто не перенял талант деда и прадеда?

- В Израиле кроме нас, дочерей, живут его четверо внуков и семь правнуков. Один из внуков назван в честь деда. Все получили высшее образование. А вот поэтом, писателем и даже журналистом никто не стал. У моей дочери Людмилы была склонность к сочинительству, но дальше этого дело не пошло. Зато потомки моего отца состоялись в других профессиях, и дед, будь он жив, мог бы ими гордиться.

- Как вы сохраняете вдали от родины отца память о нем?

- Когда мы уезжали из Биробиджана, то передали в музей его награды, часть рукописей и фотографий. Но многое храним у себя — у меня есть его письма,  несколько рукописей, семейные фотографии, сборники его стихов. А главная память должна, я считаю, жить в душе, в сердце. Мы отца и маму никогда не забываем - ведь это лучшее, что было в нашей жизни.