Курочка снесла яичко (продолжение)

1

Больше всего в нашем Биробиджане любят майсы про наш Биробиджан. Это город мифов и легенд. И, если вы думаете, что единственная в нашем городе мостовая на улице Ленина, мощена камнями, с ближайшего Бирского карьера, то вы глубоко ошибаетесь! Нашим людям куда приятнее считать и всем рассказывать, что эти булыжники привезены с самой Красной Площади. Якобы там, делали ремонт, меняли мостовую, и старые камни подарили Биробиджану мостить улицу Ленина. А как же?! Разве могут на биробиджанской улице Ленина лежать камни не с Красной площади!? Вот вам и миф, вот вам и легенда!

У нас, что ни человек, то история! Возьмём моих соседей, а живу я, как вы помните,  в коммунальном доме, на этой самой улице Ленина. У нас на один квадратный метр, столько гвалту, что ни рад уже и  камням с Красной площади: Милька Герцеговна, опять твой засранец, насчёлкал семочек прямо  в мой борсч!» «Додик, «зунеле», чтоб ты сдох, опять получил двойку, по арихметике?! Не плачь, выродок,  пусть это будет твоё самое большое горе!»  «Дора, что б у тебя повылазило, закрой свой пасть, пусть уже наконец в этом мире станет тихо!»

На первом этаже живёт скромная чета Паньковых. И всё было бы хорошо, но к ним понаехали тётушки со всего Советского Союза: из Одессы, Херсона, Таганрога,  все они съехались в наш Биробиджан, и прямиком к племяннице Бете, к жене Панькова, будто кто её мёдом намазал. А что этим бедным женщинам было делать?! После войны все они остались одиноки: у одной на войне погиб муж, у другой – все дети сгорели в печах концлагеря, и теперь она сама стала их тенью, третья - чудом вылезла из общей могилы, ей повезло, она лежала сверху. Так уж  вышло, что все эти Сары, Песи и Доры приехали к племяннице в Биробиджан, больше у них никого не осталось. Надо вам сказать, что Анатолий Васильевич Паньков всех принял, и никому не отказывает: кормит, одевает и лечит. Деньги у него водятся, работает он директором «Текстильторга», и как говорят в Биробиджане, – «крутится». Дошло до того, что во всех трёх комнатах Паньковых живёт по четыре старухи, а сами молодые ютятся в пятиметровой кладовке, но, как говорится, не жалуются. Тётки ведут хозяйство и держат корову Брошку. Одна из старух, Сара Шмаевна из Одессы, работает сейчас  в артели «Работница», и получает таки зарплату. Но дело в том, что когда - то Сара Шмаевна делала революцию, и с тех пор глаза у неё горят, а сердце поёт от восторга. Поэтому она таки любит пригласить на чаепитие своих соратниц из артели «Работница» что бы  спеть революционные песни. Но кончается оно тем, что за несколько дней у неё растворяются деньги на чай, и тогда Анатолий Васильевич, не говоря ни слова, берёт революционерку на дотацию. Если кому-то из тётушек, приспичит съездить на родные могилы, Паньков даст деньги  на дорогу, обует, оденет, проводит, и встретит… И хотя он любитель  выпить, ни одного грубого слова старухи от него не слыхали, казалось бы, ну кто он им? Да никто - муж племянницы!  И надо таки вам сказать, что Толик, единственный не еврей, во всей этой компании, но своих старух он любит всем сердцем,   я могу вам за это ручаться.

Мои соседи - я вам скажу – это  праздник! Утром, едва откроешь глаза, как сразу же через форточку к тебе влетают все их проблемы: Баба Хава орёт так, что звенят стёкла:- Штинкер, ванюх, бегом иди домой!- Её «штинкер», с шести утра уже на улице  воюет с электриком Штэйном,- «Замолчи свой рот!»- кричит он, а тот грозится, «взять «кусацки» и отрезать пэцки», всем кто выкручивает лампочки вместе с патронами.

- Гвалт!- вопит моя соседка, «великая артистка» Хая Эпштэйн: - Макс, что ты наделал?!
-А что я наделал?- пугается её муж,- я съел котлеты.
–Но, Макс,- это же были котлеты для кошечки!

Должна вам сказать, что Хая Эпштэйн, тоже таки легенда нашего Биробиджана. Она артистка! Правда после того, как  арестовали часть её труппы, и разогнали оставшихся актёров еврейского театра ГОСЕТ, Хая работает маникюршей, но  это не мешает ей оставаться артисткой. В Биробиджане так любят театр, мне вам не передать как, и когда разгоняют один, на его месте тут же появляется два новых. Теперь Хая играет в еврейском народном театре, а её муж Макс Эпштейн, известный в нашем городе композитор. Но беда в том, что Хае, мало быть артисткой, она хочет быть ещё и певицей. Едва её Макс садится за пианино, как вся улица Ленина обречена мучится. Что вам сказать? Хая прекрасная певица, я вас умоляю! Про неё ходят слухи, что в пору свей бурной молодости она была бандершей в Одессе, то есть  главарём шайки разбойников. Об этом свидетельствуют  тяжёлые перстни из красного золота, которыми унизаны  все её пальцы. Правда, теперь она не молода, и  щебечет, как пташка: - «Мамочка моя, «зунелэ», «лейбэлэ», - другого обращения к людям она не знает. Но стоит вам усомниться в её достоинствах, или, упаси Б-г поспорить, она поворачивается задом и задирает свои юбки.  …  Что вам сказать? Хая, таки  – бандерша из Одессы!
Когда она выходит на сцену, то прежде, чем сказать свою реплику, непременно раскланивается, причём на три стороны, и без этого не начинает. Но в городе её любят, очередь на маникюр «От Хаи» не иссекает, хотя женских пальчиков она не щадит, и обращается с ними , как с варёнными сардельками. Женщины рыдают, но терпят. Ещё бы, ведь Хая Эпштейн - легенда Биробиджана.

Впрочем, артистами нас не удивишь. Да почти в каждом дворе есть свой «погорелый театр». У нас, что ни «шлымазл», то артист. И  если уж завелась детская дворовая самодеятельность, да ещё в летние каникулы, то пиши пропало - покоя не будет. Каждый день – новый концерт. И пока дети не перепоют и не перечитают всего, чему их выучили в школе - не успокоятся. А после этого начинается «обмен дворами». Наши идут к соседям, а те к нам. Но нужно отдать должное, биробиджанская шпана, любит таки патриотические песни ещё времён гражданской войны и «Каховку», и «Орлёнок». И  как, скажите, их не послушать? Когда эти гаврики обьявляют концерт,   во двор тут же  выползают с табуреточками все Паньковские Доры и Песи, и если они не хлопают, то убивают комаров. Частенько, артистами «погорелого театра» становятся и взрослые. А как же?! Да ещё и с удовольствием! Сара Шмаевна как раздухарится,  да как начнёт подпевать, и вспоминать свою боевую молодость, так уже дети про концерт забывают.

2

Если вы думаете, что наши люди живут в домах, то вы ошибаетесь! А как же? В домах так тесно, что негде повернутся - Биробиджанцы живут во дворах, тем более летом. И должна вам сказать, что в каждом  уважающем себя дворе множество сараев, закутов и загонов, а в них куры, гуси, козы, и коровы.  Недавно, году в пятидесятом, проводили переписку коров, так только  у нас в городе, не говоря о посёлках насчитали восемнадцать тысяч голов. А, что делать? Люди любят держать «хозяйство», и не важно, что козы и коровы гарцуют прямо по улице Ленина, мощённой камнями с Красной Площади. Моя соседка Броха, говорит, что её муж Йося, любит гусей, больше, чем её- свою жену - он о них лучше заботится. Она рассказывает, что когда выходила за него замуж, Йося её обнадеживал:- «Вот, Брохалэ, куплю я тебе поросёнка, мы его вырастим, и что бы ты кушала себе, и не  жалела». Правда на поросёнка они расщедрились ещё очень не скоро, но зато Ёселе таки успел от души угостить её на словах. Так вот, из тысяч сараюшек нашего Биробиджана, всегда кудахтало, блеяло и мычало, пока в один «прекрасный день», не вышел указ.

Животные, видишь  ли, любят покушать хлеб. А кто, скажите,  этого не любит? Но всё бы ничего, указ - указом, у нас, слава Б- гу, есть кому покушать хлеб, но в Биробиджане живёт такой человек, как Айзик Талисман. И на беду всего Биробиджана, этот Айзик работает милиционером и ходит при кобуре. Указ Хрущёва, Айзик Талисман принял так близко к сердцу, что  теперь рыщет по городу и стреляет в коров. От одного служаки Айзика, горючими слезами рыдает весь город. Да, что там, город, все пригородные посёлки.

Шурик Староминский, из соседнего дома, всю свою жизнь держал в хозяйстве свиней,(он без этого не может). Мы делились с ним объедками, и иногда среди  этого «добра» попадалась и чёрствая корка. И вот Айзик Талисман совершил налёт на его сарай. И не поленился же, сразу засунул свою руку в помои, и нашёл таки там эту чёрствую корку. Что тут было!.. Мы до сих пор боимся, что бы несчастного Староминского не посадили.

До смешного доходит: Семья Рабиновичей с улицы Шолом –Алейхема, вырастили поросёнка в подполье. Там они его прятали от кровожадного Айзика.. Сначала всё было хорошо, поросёнок на аппетит никогда не жаловался и благополучно рос в своё удовольствие. Он таки вырос. Пришла пора ему выходить из подполья. Но сажали - то его  туда размером с кота, а вытаскивать нужно огромного борова. Добровольно вылезать он был не намерен, и орал  так, что сбежались все соседи, а с ними и Талисман. Разбирали пол и вытаскивали борова, но смешно уже никому не было. Потому, что такой уж ретивый этот Айзик Захарович что удержу нет: дети над ним смеются, женщины проклинают, мужчины грозятся побить, а Талисман, знай,  делает своё дело. Он таки отучает евреев от свинины, а заодно и от молока.

3

Как я вам уже рассказывала в нашем Биробиджане все, кто не евреи, ими становятся- это   дело времени, но правоверных иудеев в городе «днём с огнём». Хотя, есть  у нас деревянная печальная синагога, ходит туда задумчивый Абрам Случ всё чему-то молится и трепещет, как осиновый лист. Молится и трепещет, трепещет, и молится. А как иначе, если, моей подруге, Любе Вассерман, дали десять лет тюрьмы лишь за одну, нигде не опубликованную строку в стихотворении, и то на идиш. «Моя страна-Биробиджан» написала Люба,и этого вполне хватило...

Я вам уже рассказывала как у нас пересажали уйму писателей, учителей, и даже музыкантов. За что? Да только за то, что они евреи! Город всё никак не может опомнится,и насквозь трепещет не меньше верующего Случа. Люди боятся говорить на идиш, а если по-другому не умеют, то затыкают друг-другу рты и размахивают руками.

А с другой стороны, теперь наши евреи изо всех сил стараются быть убеждёнными коммунистами. И не дай вам , Б-г в этом усомниться! У нас в Биробиджане есть таки всё, что бы вас в этом убедить, в том числе и «Обллит»- а попросту говоря цензура.

Работаю я, как вы помните, в редакции областной газеты, и с «Обллитом» знакома не понаслышке. Заведует «Обллитом» один старый еврей Хаим Гороховский. Его любимое выражение: «Облит сделал вичерк». Ну, что вам сказать?! «Вичерки» этот Гороховский делает не без удовольствия. Все другие старые евреи, работающие в редакции хорошо знают  цену его «вичеркам», да и тем еврейским книгам, которые Гороховский сжёг в железных контейнерах во дворе областной Библиотеки. О - это были редкие книги! Бесценное собрание художественной, религиозной и исторической литературы на идиш. Наши старые журналисты Абрам Беньяминович Кизер, и Цая Шапсович Цирульник в это время ходили под забором областной библиотеки и рыдали как дети. Но ещё неизвестно кому в это время было страшнее Гороховскому, или Кизеру с Цирульником.

Нужно вам сказать, что и Кизер и Цирульник страдают астмой и дышат с таким свистом и хрипом, что больно слышать. Но всё же нам жальче  монументального Цирульника, поскольку Кизер всегда настроен на весёлый лад, он сам  и шутит и сам хохочет, а Цая Шапсович, что вы -  серьёзен. Он мудрый еврей, и большой эрудит. А Кизер - редакционный Мюнхаузен. Он селькор, и пишет о великих надоях, о богатом приплоде, и о таком чудовищном  урожае, что  и в страшном сне не приснится. В результате выясняется, - несколько нулей им добавлены, но только за ради победы коммунизма во всём мире. Это его излюбленный способ приближать «светлое будущее».

«Врёт как Кизер» -это редакционная поговорка. Однажды, Абрам Беньяминович ехал в автобусе, и одна старушка поведала ему, о вынужденном одиночестве своей хавроньи.     «- Это судьба!- обрадовался Кизер - У меня есть такой боров, о котором мечтает любая свинья! » и тут же дал бабульке свой адрес. Но всё дело в том, что борова у Кизера не было и в помине. Пришлось его жене и многочисленным родственникам  извиняться, перед старухой, которая через весь город вела на свидание с боровом свою тоскующую свинью. Спросите его, зачем он это сделал, он вам не ответит, он лучше ещё сто раз кого – ни будь разыграет. Нужно вам сказать, что в Биробиджане разыгрывают друг-друга  на каждом шагу. (В этом весь Биробиджанский «цимес»)  Сообщить приятелю оглушающую новость о выигрыше в лотерею, о приезде на фабрику члена политбюро, или известного артиста, угостить халвой, настругав полную тарелку хозяйственного мыла – это святое дело. В Биробиджане любят посмеяться, над соседом, даже если тот обидится на всю оставшуюся жизнь. А уж исподтишка, смеются так как и вовсе бы не следовало. Недавно к нам в редакцию был сослан в ссылку  Лёва Хороц.  Из Обкома партии он был изгнан  из-за Насэра. Дело в том, что  Лёва был лектором, и к своему несчастью, неправильно трактовал Насэра. Спросите меня кто такой этот Насэр, и я скажу:- убейте, но я не знаю. Впрочем, про этого Насэра по Биробиджану ходит четверостишие: «Лежит на пляже к верху пузом полуфашист полуэссэр , Герой Советского Союза, тот самый, что на всех насэр». Во всяком случае редакция от этого «Насэра» только выиграла, потому что получила Лёву Хороца, он и человек дельный, и юморист большой. Однажды к нам приехал лектор из Крайкома Партии, и естественно мы все пришли его послушать. Лёва заявился последним но со своим стулом, ему пришлось сесть у стены, но зато лицом к залу. Когда лектор завёл свою шарманку, Лёва тут же проникся его речью и стал эмоционально реагировать. И хотя реагировал он без единого слова, и только лицом, мы от смеха сползали со стульев. Своей физиономией Лёва недоумевал,  ликовал,  возмущался, наливался гордостью, а порой, категорически не соглашался с лектором – словом реагировал лицом, но так смешно, что мы «лежали под стульями». Бедный лектор, то краснел, то  чернел, то заикался, и  в конце – концов Хороц сорвал лекцию. Но кто запретит эмоциям человека отражаться на его лице?

Но есть у нас жуть какие «идейные». Например, Фимка Корсунский. Он приехал к нам из Харькова с молодой женой. Биробиджан ей, видишь ли не понравился, она фикала, и фэкала, и всё ругала Фимку, за то, что затащил её в «дыру». И Фимка из кожи лез, что бы теперь из этой «дыры» её вытащить. Едва устроившись в редакцию, он сразу схватил быка за рога, и начинал утро с «выбивания» строчек. Мы  сначала опешили от такого «капиталистического подхода», эти строчки Фимка, тут же переводил на деньги, (мы такого не знали), да и к людям он относился так же: - «Что я с этого буду иметь?». Но он был всё же молодец: оперативный, и сенсацию отыщет, и тут же сфотографирует,. Он был большим охотником до сенсаций.  Однажды  поехал Фимка  в Октябрьский район писать про сельскую школу. Возвращается и клокочет от негодования: «Что за безобразие?! Какая отсталость! Чему учат детей в Октябрьском районе?!»

- Что такое Фима? Что случилось?
-Ужас!- кричит- тихий ужас! Был я на уроке русского языка, и вы представляете, учительница дала детям предложение:- «Курочка снесла яичко»,  дети пол-урока его разбирали. Я спрашиваю:-«А в каком классе дети?»
- Во втором.                                                                                                                                                                  
-Так чего же ты  хочешь? Нормальное предложение, на правописание «че –ка» , уж я то знаю, моя мама учительница начальных классов.       
- Что ты! -раскричался Фимка.- «Это когда  было?! До революции?! Сейчас другое время, другие масштабы цели и задачи, великое время строительства коммунизма! Сегодня детям нужно давать идейные предложения, что бы они соответствовали духу нашей Советской действительности: про доблесть, про трудовые достижения, а тут, тьфу,  курочка какая-то! Безыдейщина! Мракобесие!» - И пошёл, и пошёл…

И что вы думаете, Фимка раскритиковал эту старую учительницу в нашей газете  в пух и в прах. И получилась таки сенсация. Но ему мало этого, что бы доказать нам, усомнившимся, свою правоту, послал он заметку эту ещё и в Москву, в «Учительскую газету» И вот, месяца через полтора, слышу вопль на всю редакцию: - Опять эта курочка?! Это кричал главный редактор. Все к нему. Он разворачивает «Учительскую газету», а там большая  статья с заголовком: «Курочка снесла яичко»: « В одном приамурском селе – пишут в этой газете, живёт пожилая учительница русского языка, которая всю жизнь учит детей писать грамотно. Но случилось таки «оказия» -  школу посетил корреспондент областной газеты », и далее Фимкина  «сенсация», вся как есть и пара слов о чёрствости, чванстве  и угодничестве.. Тут кинулся Корсунский по кабинетам, снова доказывать свою правоту. Но после Московской газеты,  его и слушать никто не стал? Потом мы эту «курочку», чуть ли не на бюро обкома разбирали, и таки заставили Фимку, написать учительнице извинительное письмо. Что вам сказать? Это была историческая курочка.