Вот купол, раздвоен, рифлён, — в зенит,
иль с горних скользит террас…
и тот, кто в постромки младенца вбит,
страдает, что мало глаз
на сине-зелёный бархат земли,
лиловую голубизну,
на эти ландшафты, что совлекли
одну за другой пелену;
на громыхающую стрекозу
ветра - (в эфире треск!);
на яркий топографский план внизу
и Бронниц далёкий блеск;
на спичечные коробки домов,
шоссейку в цветных жуках…
Ты долго готовился, но не готов
в дрожащих держать руках
чрезмерный мир… и нельзя вместить
во всхлипывающу суму…
Теперь ты не знаешь, как дальше жить
в чернильнице одному:
в чернильнице гасят — нет сил! — карбид,
всё чад, от машин бензин,
и циркульный — жирная тушь дрожит, —
рейсфедер-гигант вблизи;
и всё одиночество, всё письмо
кривое к утру… с ума
схожденье… сирени бы, что ль, в трюмо…
Молчи, вот придёт зима,
где хвойное над головой крыло,
зеркальной луны гало…
Видишь, как поздно, а всё светло.
И долго будет светло.
2008