Алла Акименко

В нынешнем году исполнилось бы 50 лет творческой деятельности члена Союза писателей России (СССР) Романа Самойловича Шойхета. В 1963 году первый литературный опыт молодого автора был одобрен и подписан к печати Наумом Моисеевичем Фридманом, взыскательным редактором, образованнейшим литератором, автором десятка  критических статей. С тех пор  рассказы Романа Шойхета печатались в областных, краевых газетах, журнале «Дальний Восток, «Советиш Геймланд», в альманахах и коллективных сборниках.

В его творческом наследии остались и крупные произведения:  повести «Родная земля» и «Хлеборобы», роман «Час печали и час отрады», который в 1990 году был представлен в Хабаровске на выставке лучших книг России. Его романы «Хазары», «Без воды растут лишь камни»  опубликованы на страницах газеты «Биробиджанер штерн». Сегодня  произведения писателя бережно хранятся на полках Биробиджанской областной научной библиотеки, других библиотек  и в личных книжных собраниях. А в памяти старожилов Биробиджана Роман Шойхет остается видным, элегантным человеком с ранней сединой в пышных волосах и роскошными усами, умным и доброжелательным собеседником, с которым приятно было говорить на любую тему.

Родился Роман Шойхет 30 июля 1931 года в старинной еврейской колонии.  Именно там  обрел он духовные ценности, которые потом легли в основу его произведений, там сформировался его характер. В своих воспоминаниях, метафорично озаглавленных «Жизнь - мост вдоль реки» Шойхет напишет: «Моя семья была неизвестна, как безымянен простой люд. Мой дед Заве Лейб  был сыном николаевского солдата-рекрута, за верную службу получившего в вечное пользование небольшой надел земли в колонии Ефингарь Новороссийского края. Впервые с библейских времен евреям на законодательной основе разрешалось владеть землей».

Земля отнимала все свободное время. А зимой дед сапожничал. Круглый год он держал хозяйство. Сам любил самозабвенно работать и приучил детей с малолетства к тяжелому физическому труду. Труд на земле как память предков станет  главной темой литературных произведений Романа Шойхета.

Там, в Ефингари, будущему писателю предстояло пройти немало житейских испытаний и вынести из них свои уроки. Взгляд  мальчишки постоянно  притягивал богатый сад соседей Рабинских, его усеянные плодами вишневые, абрикосовые, яблоневые, грушевые, сливовые деревья. Однажды, не выдержав соблазна, он взобрался на полутораметровый, сложенный из блоков ракушечника забор Рабинских и,  сидя на одной из развесистых яблонь, стал набивать полную пазуху и карманы прохладными и пахучими яблоками. Но тут же его окликнул дед Мойше Рабинский:

- Ты что делаешь, байструк? А ну-ка слазь! Ты чей? Как тебя зовут?     Надо было держать ответ:

- Рувка…Шмуэля Шойхета сын.

- Во-от как… Значит, Заве-Лейбин внук. Хорош… Ну а яблоки хоть спелые?

- Не знаю, я еще не пробовал…

- Почему?

- Не успел, хотелось нарвать побольше.

- А вот это совсем не годится. Воровать грех, а жадничать еще хуже. Ну ладно, хорошо, хоть не соврал, и раз ты уже сорвал яблоки, то кушай их. – И дед улыбнулся.

Доброта деда Мойши Рабинского покорила  Рувку, они подружились, и малец услышал от старика еще много мудрости.  Рувка всегда был любознательным, и  дед, нашел в нем внимательного слушателя, он рассказывал мальчишке древние истории Торы, бытовые сцены Талмуда, пересказывал страницы Священных книг. Спустя годы Роман Шойхет напишет об этом: «Передо мной вырастали яркие, красочные, привлекательные, и не очень, образы  древних еврейских пророков и пастухов, царей, земледельцев, воинов, благородных женщин – предков еврейского народа, некогда живших в далекой сказочной стране молока и меда Эрец- Исроеле».

Знания стариков, их порядок жизни Рувка впитывал как губка. Семья его деда Заве-Лейбы стала образцом отношений близких по крови людей. Они жили дружно. Это был незыблемый семейный монолит. Когда бабушка тяжело заболела, дед неотступно глядел за ней – «сам купал ее, кормил с ложки, выносил горшки». Что это было? Любовь ли, дань худо ли бедно прожитой совместной жизни? Терпеливое милосердие деда вызывало уважение и стало примером. Дед был почти двухметрового роста широкоплечий крепкий старик. Сыновья унаследовали его стать и рост.

Этот облик достался и Роману. С годами он стал ярким, привлекательным, мужчиной, в то же время  необычайно простым в общении, что характерно для профессии журналиста и писателя. Женщины с восхищением смотрели на него, но давно сложившаяся система ценностей ставила свои границы, это раскрывается в его  сказке «Почему закат не женился на тучке»: «Закат приосанился, разгладил пушистые подкрашенные усы и направился к Тучке. Неженка-Тучка давно поджидала его. Она была молода и  очень хороша собою. Наверное, вот с такой Тучки великий итальянец Тициан и рисовал своих полнокровных, радостно-спокойных женщин». Но прежде, чем тучка дождется признания, Закат поставит перед ней сакраментальный вопрос: «Скажи, дорогая, что ценнее всего на свете?».  Выслушав свою избранницу, Закат решит: «Вот когда она научится отличать  Лесть от Правды, Сочувствие от Самопожертвования, Привязанность от Любви, тогда он и пойдет навстречу ее желанию».

В 1990-м году «Биробиджанская звезда» опубликовала произведение Шойхета  «Совет рабби Товье». Это глава из его романа «Хазары», о том как представители одной из тюркских народностей приняли иудаизм. В ней автор приглашает читателя к осмыслению еврейской традиции, сложившейся тысячелетней историей. Сюжет состоит в том, что купец Менахем бен Симха отправляется к рабби Товьи за советом: отдавать ли в жены свою любимую дочь  Серах, свое «единственное сокровище, свою маленькую нежную розу этому дикому варвару-гою» князю Булану. «Разговор у них шел на родном, бережно хранимом, еврейском языке». Выслушав до конца сбивчивый рассказ пришибленного горем купца, рабби Товье прошептал слова благодарственной молитвы, усвоенной еще в далеком детстве: «Слава тебе, Адонай, Боже наш, давший мне дожить до сего дня, прожить и пережить его…» И уж от себя добавил: «Внуши рабу твоему Менахему мысль, что не на горе, а на великое благо ему и всему народу Израиля желание хазарского князя. Благослови этот брак!». Менахем не ожидал такой молитвы и расстроился.

- Не горячитесь, уважаемый Менахем бен Симха, - произнес рабби Товье, - Иногда и кажущееся горе бывает на благо. Вспомните, разве не Вооз ввел в свой дом Руфь-моавитянку? Разве не Эсфирь, став женой персидского царя Артаксекса, спасла народ Израиля от козней проклятого  Аммана? К тому же, разве не вы сказали, что князь Булан, прежде чем взять себе в жены вашу дочь, хочет сделать себе обрезание?

Долго Менахем  не мог согласиться с рабби: «Чтобы отныне наша кровь, моя кровь начала бы смешиваться с кровью какого-то князя варваров, чьи дикие предки совсем еще недавно ходили в шкурах, питались сырой, провонявшейся кониной, и который сам лакомится трефной свининой. Нечего сказать, мудрый выход подсказал мне рабби Товье!»

Всю дорогу Менахем размышлял над советом рабби: «Да-а, Руфь-моавитянка…Нееврейка, дочь одного из сынов Агари, а сподобилась стать прабабкой славного царя Израиля Давида! И отважная Эсфирь… В чем-то рабби Товье, может быть, и прав… Может, и моей Серах суждено… Рабби Товье действительно мудрый старик. Ах, рабби Товье, рабби Товье, знал же, какую мне подбросить приманку!..»

Обращение в творчестве к традиции и религии народа обусловлено, опять же, воспоминаниями детства писателя, проведенного в Ефингари. В селении было три синагоги, где жители справляли праздники и обряды. Это были трудолюбивые, мирные крестьяне, жившие в дружбе с русскими, украинцами, молдаванами. «Кто мог предполагать, что спустя каких-нибудь два года, большинство этих людей – безвинных, бесхитростных – немцы полуживыми уложат в братскую могилу». В Великую Отечественную колония была разрушена, да и потом все изменилось. «Преподавание на родном для колонистов еврейском языке было упразднено и заменено русским языком».

Семья Шойхетов переселилась в Казахстан, затем в Узбекистан, а после и в Еврейскую автономию. В приамурском селе Пузино Роман окончил семилетку, стал трактористом. Отслужив в армии, окончил заочно десять классов и снова сел за руль трактора.

 Откуда приходит желание писать? От воспоминаний, то и дело возвращающихся из далекого детства, или от многолетних наблюдений за неспешным ходом жизни? У Романа это желание вылилось в первый рассказ, а чуть позже  и корреспондентские материалы в газету.

В 1974 году Шойхет уже работал в газете «Биробиджанер штерн», в которой он прошел путь от корреспондента до заместителя редактора. В этом же году Областное литературное объединение отправляет его на семинар молодых литераторов Восточной Сибири и Дальнего Востока. Его прозу приметили. На творчество «пузиновского пахаря» откликнулись профессиональные литераторы Хабаровска, Иркутска, Москвы.

Слогу Романа Шойхета свойственно подробное, обстоятельное изложение мысли как результат его наблюдательности, внимательного, углубленного взгляда на мир. Он замечает  любую травинку у дороги - «малоезженного летника, колеи которого поросли уже пожухлым подорожником и муравой».

Некоторое время Роману Самойловичу довелось возглавлять Областное литературное объединение, о дальнейшем развитии которого он мечтал. Он надеялся на открытие в Биробиджане самостоятельного издательства, на возвращение еврейского театра. Биробиджанцам памятны публицистические статьи писателя о проблеме возрождения идиша и еврейских традиций в автономии.

В канун 1993 года Шойхет заканчивает свои мемуарные повествования. Мог ли он предположить, что 1993-й будет последним годом его жизни, и  уже в апреле газеты напечатают некрологи?.. В предисловии к своим мемуарам он рассуждал: «В подобных моему случаю говорят, что человек, мол, подвел итог своей жизни. Я не собирался подводить итог своим прожитым годам. Просто за прошедшее время в памяти отпечаталось много различных фактов, историй, происшествий, так много образов интересных, хоть и малоизвестных людей, что все это буквально начало давить на меня, просясь на бумагу».

 Шойхет был знаком  со многими известными людьми, но не о них он берется вспоминать на своих страницах: «Среди моих знакомых Юрий Левитанский, Яков Козловский, Иосиф Бург, Марк Разумный и многие другие. Но мне хочется поведать здесь о простых людях, которые ничем себя не прославили, разве только тем, что в поте лица своего добывали себе хлеб насущный и трудом своим кормили тысячи. Я желаю, чтобы получился не приукрашенный рассказ о колхозниках, сельских механизаторах и учителях, рядовых журналистах и деревенских врачах».

Всегда ли понимали и принимали его читатели и критики? В 1998 году в одной из местных газет, на первый взгляд, теплой статье,  посвященной Шойхету, автор пишет: «Неужели и он был заражен бытовавшей в советский период конъюнктурой – писать о «простых советских людях-тружениках»? Нельзя ничего написать о «простых» людях. Нечего о них писать, если не высасывать нечто из пальца и не придумывать им героические характеры. Нет судьбы – нет человека. Нет поступков – нет личности. Нет сложного характера – нет героя. Это же аксиома».

 Тогда Романа Самойловича уже не было в живых, и он не мог поспорить с этим залихватским утверждением. Но все его творчество напрочь опровергает слова чрезмерно самоуверенного критика. Пожалуй, в одном тот был прав: в непростое время нам довелось жить. В предисловии к произведению «Жизнь - мост вдоль реки» Роман Шойхет дает оценку своему времени: «Мы живем нынче в очень трудное, я бы сказал, парадоксальное и во многом фальшивое время, однако любопытное своей непредсказуемостью».