Борис Олевский. «Ося и его друзья»
Литературно-краеведческий сборник "Земля, на которой нам выпало жить..."

Борис Олевский. «Ося и его друзья»

Часть первая. Красные флаги

Письмо в Африку

Никогда еще я не приходил домой такой взбудораженный. Вхожу, вижу — отец сидит за столом.

— Добрый вечер, папа!

— Добрый вечер, Ося! — отвечает удивленный отец.

Он не верит своим глазам: никогда еще не бывало, чтобы я вошел в дом без шума и даже поздоровался.

Все дело в том, что на душе у меня радостно и вместе с тем беспокойно. Не знаю, как рассказать об этом отцу, но сегодня я впервые узнал, что наше местечко со всех сторон окружает какой-то огромный мир и что на всем белом, свете дерутся.

Я сажусь за стол. Кроме меня и отца, никого дома нет. Как только пришла Красная Армия, Ару сразу положили в госпиталь, и мама все время при нем.

— Папа, — говорю я, указывая на окно, выходящее на юг, — там, за окном и за морями, есть огромная страна! Ее зовут Африка...

Отец настораживается.

— И там живут негры, папа! А Джим хочет их зарезать...

— Ошерка! — восклицает отец и разглядывает меня с испугом. — Не заболел ли ты?

Он щупает у меня лоб: в местечке свирепствует тиф, и, говорят, больные бредят. Он тотчас укладывает меня в постель, и я слышу из-под одеяла, как он вздыхает.

Мне хочется ему рассказать, о чем читала нам в клубе Голда, но он не дает мне говорить и приказывает спать.

А Голда читала нам в клубе о негритятах.

Неделю назад нас, ребят, созвали в Ревком и сообщили, что откроется детский клуб и Голда будет руководительницей. Но так как нет подходящего помещения, то клуб устроили в старой тюрьме. Это запущенное здание, со всех сторон окруженное высоким частоколом. Его вычистили, выскребли, побелили, выломали решетки — и конец тюрьме! Теперь это наш клуб!

Когда мы собрались здесь в первый раз, Голда прочла нам рассказ о негритятах.

С тех пор как она вернулась и узнала, что петлюровцы убили ее брата Велвла, глаза у нее всегда красные и под глазами синяки.

— Дети, — сказала она, — вы знаете, где находится Африка?

Никто из нас не знал, где находится Африка.

— Смотрите! — сказала Голда, протягивая руку в коротком рукаве в ту сторону, где небо погасло и показались первые звезды. — Если мы переберемся через частокол, — говорит Голда, — и пойдем туда, к звездам, если мы минуем поля и леса, горы и долины, моря и океаны, и всё будем идти и идти, мы доберемся до теплых краев, до земли, которая зовется Африкой. Там живут черные-черные люди, негры...

Затем Голда раскрывает книжечку и начинает читать.

И с этой минуты... конец: нет клуба, нет Голды, есть тропическая Африка, густые непроходимые леса, в реках водятся крокодилы, где-то рычат львы... А в лесу бегают негритята, черные негритята со смоляными кудряшками на голове, и за ними гонится белый человек, по имени Джим. Сейчас он их настигнет и зарежет. Белые люди уже давно истребили их родителей...

Голда кончает читать, наступает мертвая тишина. Маленькая Рахиль тянет носом и вытирает передником глаза.

А потом мы все сразу начинаем кричать, что белый Джим — петлюровец и что негритятам надо помочь.

Однако Африка от нас далеко. Голда говорит, что горы, моря и океаны отделяют нас от этой далекой, неведомой земли.

Я никак не верил, что когда-нибудь смогу прийти на помощь этим несчастным негритятам. Но в один прекрасный осенний день мне удалось переслать им письмо. Я его послал с аистом.

Вот как было дело.

Я копал могилу для ласточки. Она выпала из гнезда и разбилась. Ласточка была маленькая, слабенькая. У нее был невероятно большой рот, и она все время раскрывала его, как рыба, выброшенная на песок.

Я решил, что она просит поесть, и напихал ей в рот хлеба. Но тогда она только раскинула крылышки и испустила дух.

И вот я копал для нее могилу под старой липой. Вдруг вижу: летят два больших аиста и один поменьше, наверно детеныш. Маленький все отстает и отстает, а старшие с криком кружат над ним.

Аистенок был, видимо, сильно утомлен — спускался все ниже и ниже и сел на старую липу. Однако сухой тонкий сучок подломился под ним, и аистенок, беспомощно цепляясь за ветки и рассыпая белые перья, упал на землю почти у самых моих ног.

Сразу прибежала целая орава детишек.

Я пробовал поставить аистенка на ноги, но он тут же вновь валился. Одно крыло бессильно распласталось, черные круглые глаза были полны страха.

Мы пытались дать малышу хлеба, кто-то принес молока. Но аист ни к чему не прикоснулся. Он лежал на боку и вздыхал. Его отец и мать описали над нами несколько кругов, покричали и скрылись.

А я осторожно поднял его и понес в сарай. Там я отгородил ему уголок, постелил мягкую постельку и выложил ее свежим сеном. Моя собачонка Муцик была очень недовольна, но я дал ей пинка, и она оставила птицу в покое.

Аистенок пролежал без движения почти двое суток.

А я бегал по местечку, разыскивая для него подходящую пищу. Аисты питаются лягушками.

Принесу лягушку — мой аистенок станет на высокие желтые ноги, посмотрит... и хлоп клювом — нет лягушки.

Аист выздоровел, и я был очень доволен: я давно мечтал иметь собственного аиста.

Он уже так привык ко мне, что бегал за мной, как Муцик, выпрашивая какое-нибудь лакомство.

Однако в конце лета он как-то переменился, надулся, заскучал. Сидит, бывало, в уголке, спрятав длинную шею под крыло.

— Скучает мой аист, — говорю я в клубе ребятам.

Однако мне и в голову не приходило, отчего же это он скучает.

И вдруг мы замечаем, что ласточки, и аисты, и всякие другие птицы, которые в обычное время летают парами, собираются теперь в большие крикливые стаи.

— Осень, — говорит мой приятель Зяма. — Птицы собираются в жаркие края.

Я вздрагиваю:

— Мой аист тоже, наверно, тоскует по жарким странам.

Над скошенными полями, над осенними лугами, высоко над крышами нашего местечка все чаще появляются треугольники птиц — это несутся журавли; а вон в небе косые ряды — это летят дикие гуси; ломаными лилиями летят аисты.

Каждая птица летит по-своему, но все они наполняют прозрачную тишину беспокойными криками.

Смотрю им вслед—и меня охватывает тоска: не хочется отпускать моего аиста.

— Знаешь, — снова говорит Зяма, — они летят далеко-далеко, в теплые страны. Там растут пальмы и зимы совсем не бывает. Там водятся слоны... Голда нам рассказывала, что там живут маленькие негры. Они бегают совсем голые — ведь там очень жарко. Но белые люди гонятся за ними, бьют их, терзают...

И тут у меня появляется мысль. Я даже немею от неожиданности: «Надо туда написать письмо!» Я мчусь в клуб, к Голде.

— Товарищ Голда, — кричу я с порога, — письмо в теплые края!.. Детям!..

Голда ничего не понимает.

— Тише! Чего ты кричишь? — набрасывается она на меня.

— Я отпускаю своего аиста! — кричу я снова.

И тут в клубе поднимается нечто невообразимое. Идея послать письмо африканским детям, которых притесняет белый Джим, понравилась всем нашим ребятам, и они наперебой предлагают:

— Надо им написать, пусть сделают революцию!

— Пусть приезжают к нам!

— Пусть расстреляют царя!

Я присел к столу и стал писать:

«Дорогие негритята!

Мы очень скучаем по вас и ненавидим петлюровца Джима, который убил ваших родителей и гоняется за вами в джунглях, где кругом львы и крокодилы.

У нас львов и крокодилов нет, но петлюровцы у нас есть. Они убили отца и маму моего товарища Були, расстреляли Велвла Ходоркова, любимого брата Голды.

Все наши братья воюют. Мой брат лежит в госпитале. Он красноармеец. Красноармейцы сбросили царя и убили атамана Лисицу, который хотел всех нас уничтожить.

Просим вас сбросить царя, сделать революцию и поджечь Джима.

От имени детей клуба «Спартак», которые ждут вашего ответа,

подписал Ошер».

Письмо всем понравилось. Мы вложили его в конверт и запечатали, свернули в трубку, обмотали кожей и, обвязав шпагатом, помчались ко мне домой.

Я взял своего аиста на руки. Он не сопротивлялся. Но как только я вынес его во двор, он стал рваться из рук. Я еле его удержал.

Очень осторожно привязал я к его крылу письмецо, так, что оно лежало у него как раз на спине и не мешало лететь.

В это время высоко в небе показалась стая — она летела ломаной линией. Мы полезли на крышу. Мой аист рвался из рук и бил меня клювом в лицо.

— Ребята, смотрите! — крикнул я и отпустил аиста.

Он постоял немного, попрыгал на худых ногах, хлопнул раз-другой крыльями, а затем, даже не оглянувшись на меня, взлетел.

Долго смотрела вся наша компания, как летит аистенок в теплые края. Вот он уже догоняет своих. Я его еле вижу. Письмо наше высоко-высоко в небе.

— Улетел, улетел! — кричат весело ребята.

Я все еще стою на крыше, держась за трубу.

— В теплые края! В Африку!.. — добавляю я.

На больших белых крыльях аиста летело наше письмо к негритятам — курчавым детям далекой теплой страны Африки.