Алла Акименко

Римма Фёдоровна Казакова! Это имя около полувека  остается в ряду первых поэтов России. 27 января 2012 года ей исполнилось бы 80. Моему поколению, родившемуся в пятидесятые, довелось в полной мере оценить её дар. С нашим взрослением креп её талант. Её ценности становились нашим богатством. Её стихи оказали сильнейшее влияние на становление личности моих ровесников, тем более ровесниц. В пафосные и несвободные времена в них звучали не только гражданские призывы, но и обличения, глубокие философские раздумья. О великом она говорила просто. Критики отмечали «многоуровневую широту её поэтического обзора», а читатели чувствовали в её стихотворениях интуицию женского сердца, нас притягивала к себе камерность её женского взгляда на мир. Она вела с нами интимный разговор о любви и дружбе, верности и материнстве. Её бытовые зарисовки схожи с картинами и нашего быта. (Я полюбила быт за то, /что он наш общий быт, / что у меня твоё пальто / на вешалке висит).

Хорошую поэзию, выдержавшую испытание временем, называют классикой. Потому что совершенно разные люди, в разные времена узнают в этих строчках себя, свои мысли, чувства, жизненные ситуации. А если это написано ещё и образцовым, добротным литературным языком, то это, несомненно, классика. Так и стихи  Риммы Казаковой – метафорически образные, ритмически богатые и разнообразные. В них свежесть художественного восприятия. И почти каждая строчка – афоризм. Слова к своим произведениям поэтесса всегда подбирала тщательно.

Биробиджанцам, её стихи дороги не только тем, что написаны мастерски, что в них всё, как у нас, и в быту и в любви, а ещё и тем, что Римма Казакова когда-то сама бродила по нашим городским улочкам и на крыльце Областной библиотеки познакомилась со своей любовью. Был ли это совгаванский лётчик, о котором она вспоминала в некоторых интервью, и сетовала на то, что такие «обычно женились на официантках или библиотекаршах», или это был кто-то другой, сейчас сказать трудно. Люди, которые стали свидетелями давнего события, уже ушли из жизни, а красивую легенду, передали своим детям, что называется из уст в уста.

Римма Казакова жила в Хабаровском крае семь лет. После окончания в 1954 году исторического факультета Ленинградского государственного университета она решила поехать вместе со своей подружкой в дальние суровые края, где дикая природа и романтика севера. Но, выйдя в Хабаровске на привокзальную площадь, увидела женщин на высоких каблуках в крепдешиновых платьях. Эти приметы цивилизации разочаровали искательницу трудностей. Хотела сразу вернуться. Но всё же осталась, как она сама выразилась, «по комсомольской дурости». Её всегда тянуло к горизонтам неизведанным. (Я хочу в далёкие края. / не угомонилась ненасытная, / резвая душа моя транзитная. / Что в чужих краях забыла я?...) Известно, что в жизни не бывает ничего бесполезного. Впечатления от Дальнего Востока воплотились в поэтический сборник. В 1958 году вышла первая книга её стихов «Встретимся на Востоке», и Казакову приняли в Союз писателей.

Живя на Дальнем Востоке, она  тянулась в Биробиджан. Эта неведомая страна, как магнит, притягивает к себе всех, в ком течёт хоть капля еврейской крови. В одном из поздних интервью Римма Фёдоровна говорила: «Я себя считаю русским человеком. Я вспоминаю о том, что во мне течёт еврейская кровь, только когда встречаю антисемитов. Но на самом деле я уже за тем пределом, когда всё это не имеет значения». Но в годы её юности, по-видимому, это имело для неё значение, если однажды в кругу московских поэтов открыто прочитала своё стихотворение «Дед похоронен на еврейском кладбище». Тогда такой поступок был определённой смелостью. Зал на стихи реагировал неоднозначно. А один известный поэт сказал ей: «Зачем ты обнародовала своё еврейское происхождение? Мы-то тебя русской считали». Ей пришла записка: «Не удивляйтесь реакции зала. Но это ваша победа».

Самым любимым человеком в жизни была её бабушка Ольга Самойловна, которую любили все соседи. Они брали у неё отросточки цветов, рецепты «наполеона» или орехов в меду. Римме казалось, что по-еврейски бабушка знала только «а гицен паровоз» и ещё что-то. Когда стихи Риммы перевели на идиш в Биробиджане, она просила бабушку прочесть их, и та читала, водя пальцами по буквам справа налево.

Однажды Казакова услышала песню на идише «Тум-балалайка». «О чём эта песня? – спросила она. Ей дали подстрочник, и она сделала эту песню на русском языке: «думает парень ночь напролёт: ту ли девчонку в жёны берёт?/ Можно влюбиться и ошибиться… лучше бы правду знать наперёд!» Потом она перевела «Аидише мамэ», «Аллилуйя», «Чири-бири-бом», «Хава нагилу», песню про ребе Эли Мейлаха и другие. Такова, например, её русская версия песни «Гивейну, шолом-алейхем!»:

Привет душе одинокой
И тишине нежноокой.
В сиянье глаз и поцелуев
Пускай звучит всегда мелодия любви!
Привет вам, шолом-алейхем!
И в этот час и навеки.
Привет всему, что в человеке
Достойно самой лучшей доле на земле!

Когда открылись границы, Римма Казакова ждала приглашения в Израиль. Многие известные, в том числе и звёзды шоу-бизнеса ездили туда зарабатывать деньги. Но она считала себя там лишней. Полагала, что не должна напрашиваться в гости. Тем более, что всем известны её стихи об антисемитизме в том числе и «Уезжают русские евреи»:

Уезжают русские евреи,
Покидают отчий небосвод,
И кому-то, видно, душу греет
Апокалипсический исход.
Уезжают, расстаются с нами,
С той землёй, где их любовь и пот.
Были узы, а теперь узлами,
Словно склад, забит аэропорт.
Что сказать, что к этому добавить?
Это чья победа? Чья беда?
Что от них нам остаётся? Память?
Памятники духа и труда.
Удержать их, не пустить могли ли?
Дождь над Переделкином дрожит.
А на указателе «К могиле
Пастернака» выведено: «Жид».

В 2005 году поездка всё же состоялась. Казакова побывала в Телль-Авиве, Ашдоде, Хайфе, Иерусалиме. 16 декабря 2005 года она встречалась в Иерусалимской русской библиотеке со своими читателями и подругами-поэтессами бывшими россиянками двумя Еленами Дымовой и Аксельрод. Это был последний день её недельного визита по линии ПЕН-клуба. Организаторами встречи стали Елена Бергауз и Клара Эльберт. Некоторые песни на стихи, переведённые Риммой Казаковой с идиша и иврита, исполнили её старинные друзья Мария Лукач и Владимир Рубашевский (фортепиано). Как первый секретарь Союза писателей Москвы она рассказывала о сложностях существования её писательской организации, «когда президент любит спорт, Лужков любит артистов, а писателей не любит никто», о снижении спроса на хорошую литературу, о невразумительных текстах песен, когда их пишет исполнитель сам себе. Но, несмотря на все сложности, она говорила, что стихи пишутся, выходят новые книги, идёт работа с молодыми одарёнными писателями.

Через два года после этого события двум биробиджанкам –  студенткам Московского Литинститута им. Горького Римме Лавочкиной и Тамаре Ильиной – довелось встретиться с Казаковой в Центральном Доме  литераторов города Москвы на заседании её клуба, который она проводила один раз в месяц для всех желающих. Здесь разбирали стихи тех, кто этого пожелает. Поэтесса была строга, не склонна кого-либо хвалить, даже  близких. Но, когда Римма Лавочкина прочитала ей своё стихотворение «Я женщина», Казакова слушала очень внимательно…

В середине 2007 года в Биробиджане планировался очередной поэтический фестиваль «Адрес: ЕАО, Биробиджан», и наши землячки набрались смелости и дерзновения пригласить известную поэтессу принять в нём участие в качестве почётного гостя. Казакова согласилась сразу. Более того, пригласила их к себе домой, что москвичи, обычно, делают редко.

Тамара и Римма пришли в назначенное время. Робко переступили порог её трёхкомнатной квартиры, забитой до отказа всякими вещами, сувенирами, статуэтками. Казакова рассказала, что после недавнего юбилея ей дарят подарки до сих пор, хотя был уже месяц май, усадила гостей, живо интересовалась тем, что происходит на Дальнем Востоке и в Биробиджане, особенно литературным процессом… Подарила им по коробке конфет, спросила: есть ли у них деньги и рассказала свою давнюю историю.

Много лет назад ей, юной путешественнице, довелось ехать поездом из Хабаровска в Ленинград без копейки денег. На дорогу она заняла у поэта Луговского, а на еду денег не было. Зашла в вагон, залезла на вторую полку, да так и пролежала там двое суток. Опытный проводник заметил девчонку и, подойдя к ней, спросил: «Ты умеешь жарить картошку с мясом?» Она ответила: «Да, умею». «Тогда пойдём со мной», – позвал он. Каждый день оставшегося пути она готовила ему картошку с мясом, и они вместе её ели.

Этого доброго человека, спасшего тогда её от голода, Казакова вспоминала часто. И спустя много лет, какой бы пост она не занимала, всегда помогала другим. Бескорыстно. Безвозмездно.

Поэт и композитор Геннадий Норд – обладатель званий «Поэт 2002 года русского зарубежья» и «Человек тысячелетия» – рассказывал о своём возвращении из Канады в Россию в 2004 году. Через пять дней после приезда ему сообщили, что погиб его сын. В этот момент жизнь для него остановилась. Но Римма Казакова, понимая, что надо выводить его из стопора, включила его в программу концерта и потребовала, чтобы он шёл выступать. Последние четыре года они практически не расставались. Она поддержала его во всех его начинаниях в творчестве и в жизни. Предоставила ему комнату в своей квартире. Помогла всем, чем могла. Они много выступали совместно с концертами в России, проехали по Канаде и Америке.
Трудно назвать страну, в которой не побывала Римма Казакова. И если учесть, что последние поездки в Китай, Израиль, Канаду, Америку она совершала после перенесённой травмы шейки бедра, с серебряной спицей в костях, мужеству её можно поразиться. Она не боялась и пластических операций. Несмотря на нестерпимую физическую боль этих процедур, была за пластику. Особенно мудрыми казались её старческие глаза на фоне гладкой кожи лица без единой морщинки!

За неделю до её ухода из жизни телеканал RTVI показал интервью с поэтессой, которое было записано в студии передач «В Нью-Йорке с Виктором Топаллером» в 2007 году. В нём поэтесса прочла свои последние стихи:

Жарко
Когда я маленькой была,
Я помню, жарко было,
И жизнерадостно гола,
Я в трусиках ходила.
А взрослых аж кидало в жар,
Их зной сжимал в объятьях.
И мне их было очень жаль
В их пиджаках и платьях.
Теперь, как правила велят,
Прилично я одета,
И косточки мои болят
От жарких вздохов лета.
Но лишь когда со мной любовь,
А не над умной книжкой,
Я становлюсь с восторгом вновь
Малышкой и голышкой.

Римма Казакова скончалась 19 мая 2008 года в подмосковном санатории в посёлке Птрушково. Прощались с поэтессой в Большом зале ЦДЛ. Она похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве.