Где он, парень, что когда-то,
Весь буржуйский род кляня,
Завернул в шинель солдата
Несмышлёныша, меня?
Сам, видать, с пелёнок понял,
Как сиротский хлеб горюч,-
И понёс меня он в поле,
В рожь, высокую — до туч!
А потом в палатке, жжённой
Солнцем, ветром и огнём,
Угощал солдатской пшёнкой,
Чтобы помнил я о нём.
Август плыл шмелиным гудом
По-над степью золотой…
Улыбался белозубо
Парень в шлеме со звездой!
Этот шлем храню доныне,
Вспоминая о бойце,
Словно о любимом сыне,
Словно о родном отце.
Где он, где он, этот парень,
Жив ли, всё ль ещё в строю
Или пал, как сотни пали,
Он за Родину свою?..
В детстве был учитель у меня,
Знающий, но очень уж суровый.
Недовольством сдвинутые брови
Памятны до нынешнего дня.
Помню, вызвал к карте: — Ну, дружок,
Покажи-ка Венгрии столицу…
И пришлось мне, помню, провалиться:
Отыскать столицу я не смог.
— Что ж, садись, — сказал он, — единица!
Прошумело много долгих лет.
Как-то в Будапеште, на привале,
Повара танкистам подавали —
В первый раз по-мирному — обед.
Мой дружок, механик-сибиряк,
Помню, мне сказал тогда с улыбкой:
— Ты, земляк, не убивайся шибко,
Ты теперь в отличниках, земляк!
Не на карте, а в святом бою
Ты нашёл венгерскую столицу.
Дома школу навести свою —
Пусть старик исправит единицу.
Несложного напева повторенье…
Я дочери соседа говорю:
— Играй! Тебе всегда я отворю
Скрипучие врата стихотворенья.
Нехамеле, сыграй на скрипке снова!
Тебе я в стену грозно не стучу.
Я по складам мелодию учу,
Чтоб сочетались музыка и слово.
Без музыки бы души онемели,
Искусство омертвело бы тотчас.
Когда вбегает песенка, лучась, -
То праздник настаёт среди недели!
Нехамеле, нет лучшего в природе,
Чем эта дружба скрипки и смычка!
Я вижу: заполняется строка
Сиянием и трепетом мелодий…
Две белых розы в комнате моей,
Красив и нежен грустный их наряд.
Две розы у меня, и много дней
Они, как два светильника, горят.
Их поливаю чистою водой,
Слезами — с тишиной наедине.
Мужчины, что не плачут над бедой,
Пусть будут справедливыми ко мне.
Я двух сестёр лишился в ту войну,
Над страшным гетто долго стлался дым.
И эти подцветочники к окну
Поставил я как памятники им.
Закат. Мне время розы поливать.
Нам надо жить -
любить сестёр своих,
Погибших никогда не забывать,
И охранять,
и охранять живых…
Пальнул мальчишка из рогатки,
А я остановить не смог,
Я не успел.
Из птичьей хатки
Упал бесформенный комок.
Быть может,
Стать пора умнее
И горевать не стоит мне.
Но птицей меньше стало в небе,
Но песней меньше в вышине!
Нет, дело тут не в сантиментах.
Такая боль меня прожгла,
Как будто пуля в сантиметре
От сердца моего прошла.
Птенцы отчаянно галдели, -
Куда же подевалась мать? -
Они, наверно, есть хотели,
Смерть не желая понимать.
И я припомнил все сначала,
И я припомнил детство вдруг,
Как пуще хлеба не хватало
Мне светлых материнских рук.
Я сыт по горло горем этим.
Не потому ль теперь и сам,
Познавший жизнь, я ласков к детям,
Неоперившимся птенцам.
Дорогая, охапку цветов
Принесла ты — и петь я готов.
Нашей юности дверь распахни,
Пусть войдёт, как в те давние дни.
С нами пусть она в светлом лесу
С тонких веток сбивает росу,
Пьёт дымящийся чай у костра -
Вдохновенья и счастья сестра.
Выйдем в город под зелень ветвей,
Постоим над рекою моей.
Пусть рокочет, светла и быстра,
Как поток моей жизни — Вира.
Что себе пожелать в шестьдесят?
Пусть летят мои годы, летят,
Но в кипенье твоём, бытиё,
Пусть не старится сердце моё.
Ведь я песен своих не допел,
Я с родною землёй не успел
Расплатиться стихами сполна.
Здравствуй, юность,
И здравствуй, Весна!
Когда убитый горем человек
Себя в тоске врачует валидолом,
Приди к нему не с чудом из аптек,
А с добрым словом, смелым и весёлым.
Оно должно быть бодрым, как цветы
На день рожденья, как в походе фляга,
Прозрачным — родниковой чистоты,
И честным — как военная присяга.
Не утешенье, скорбное, как вздох,
Но слово ясной мужественной цели,
Волшебники всех рангов и эпох
Целительнее средства не имели.
Но и оно в могуществе своём
Не позовёт ни выше и ни дальше,
Когда вдруг обнаружится, что в нём
Пусть малая, но всё же примесь фальши.
Пер. А. Акименко
Надо же решиться
Йосеньке жениться!
Йоська – трактористов бригадир.
Он на фронте бился,
А теперь влюбился
В девушку, какой не видел мир!
Цирелэ невеста.
Труд её известен.
Славят наш Валдгейм её дела.
На Бире лучистой
Моет очень чисто
Маленьких красивеньких телят.
Цирелэ – хозяйка.
И порядок в стайках.
И работа спорится у ней.
И ещё на ферме
как доярке первой
Больше всех ей пишут трудодней.
А наступит вечер –
Ей укроет плечи
нежный тонкий шёлк и крепдешин.
И гуляют с Йосей
По дорогам росным
Медленной походкою в тиши.
Люди Йоську знают,
Головой кивают:
- Йоська храбро штурмовал Берлин!
Ходит с орденами.
И мы знаем с вами:
Он у нас такой герой один.
Йоська с Цирл вместе.
Ай, жених с невестой -
Умные, красивые – скажи?
И сияют лица
От мала - до велика:
- Вот так пара! Чтоб и я так жил!