Акименко Алла Николаевна. Истории урок
Литературно-краеведческий сборник "Земля, на которой нам выпало жить..."

Акименко Алла Николаевна

Истории урок

Кавказ

Кавказ в огне –
А боль горит во мне.
Я некогда его другим знавала.
Он мне светил
В костре прошедших дней
Иных страстей
Возвышенным накалом.
Я знаю, как умеют там любить
И песни петь
Про доброту и жалость,
Про честь,
Которой место должно быть
В душе, а не на острие кинжала.
Я свадьбу помню яркую одну:
Сынка женил Халил–азербайджанец.
И нас, гостей,
И всю его родню
Свёл воедино
Искромётный танец.
Теперь в такой же
Пляске огневой
Бушует пламя
Злыми языками
И безутешный материнский вой
Клокочет под немыми
Небесами.
Чтоб адские страдания вместить,
Скажите,
Где же взять такое сердце?
Как продолжать на этом свете жить,
Увидевши обугленных младенцев?!
О, матери многострадальных гор!
Объединимся все молитвой краткой,
Чтоб сын мой не был послан,
Мне в укор,
На землю к вам
С сапёрною лопаткой.

1989г.

Кузнецовский перевал

Придётся ли ещё когда-нибудь
Мне Кузнецовский перевал проехать,
Как в детстве?
Годы…
А поди забудь
Страх леденящий,
Если глянуть сверху,
Крутой подъём и резкий поворот…
Сижу – дрожу
В прокуренном вагоне:
А вдруг на вираже не повезёт –
И прямо в пропасть
Домиком картонным?
«Не бойся, дочка», –
Чей-то голос был –
Вещает дед из темноты вагона:
«В людские кости был забит костыль,
И кровью полит
Каждый метр погонный -
Надёжней, чем Китайская стена.
Она, кажись, замешана
На яйцах?
Наш Сталин наработал
До хрена
Таких дорог…
Куда до нас китайцам!»
Звучала неизбывная тоска
Невыдуманной горечи рассказа
О смертниках,
Бесчисленных ЗК,
Которых после вспомнили
Не сразу…
Тогда,
По окончании работ,
Навеки не один
Бесследно канул…
Зато оставил кто-то
Из рабов
Усатый барельеф
На вечном камне.
Тот раб, наверно,
Сам был поражён
Портретной достоверностью
Тирана…
О, Родина!
Ты с каждым виражом
Детей своих несчитано
Теряла…
Истории урок,
Предположу,
Не с кафедры преподавали деду,
И содрогнусь.
А, может, задрожу,
Как будто
В том вагоне
Снова еду…

1991г.

* * *

Ты теперь разговорчив не очень,
Став свидетелем чьей-то вины.
Вспоминай, вспоминай, вертолётчик,
Не пришедших с афганской войны.

Вспоминай всех безруких, безногих…
Как их жажда брала на измор…
Кто повёл их афганской дорогой?
Чей-то сговор – для них приговор.

Ты прости за невольную пытку…
Побеседуем всё же с тобой.
Не из праздного любопытства
Ворошу эту старую боль

Я тебя бы не попросила
Беспощадную память листать,
Если б я сыновей не растила,
Не бралась бы об этом писать.

1991г.

Рынок

Купить бы молочишка детям крынку,
Да магазины пустотой грешны.
Опять же, мы идем, товарищ, к рынку:
Автобусы не ходят – мы пришли…

Мелькают лики, лица, морды, рыла
Сведённые в один калейдоскоп.
Многоязыкий, многофронтный рынок.
Прилавок – современнейший окоп.

А зазывала жертву кличет альтом.
Мяукает вьетнамочек акцент.
Непроходимость старого асфальта.
Необратимость старых добрых цен.

Мой интерес напрасно-поисковый.
Бригада мух на красной свежине.
В варёной джинсе старший участковый
Примеривает платьице жене.

Протягивает руку встречный нищий.
Награды на потёртом пиджаке.
Он состраданья родственного ищет
В любом холёном пришлом чужаке.

И пыльный воздух сотрясает ветер.
Не видно ни огрызков, ни бычков.
От старой жёлтой скомканной газеты
Передовая катится клочком.

1991 г.

* * *

Опять идёт гружёный теплоход.
В порту кричат встревоженные чайки.
Гуманитарный груз – нормальный ход –
От школьников другой страны
                                       встречают.
И тянут великаны-мужики,
Глядят на борт, как будто виноваты,
Контейнеры, коробки и мешки,
А ну,
      давай-ка навались,
                                   ребята!
Эй,
    силушку российскую почуй!
Крепки тела.
             Ну просто загляденье.
А я с причала крикнуть им  хочу:
«Остановитесь!
                Что вы, в самом деле!»
С таким простором
                      и землёй такой,
Наполненной алмазами и нефтью,–
Да по миру с протянутой рукой?!
Чего-то в нас самих,
                      наверно, нету…

1991г.

* * *

Подступает вплотную
                    ко мне заграница.
И сильней холодит разобщённости лёд.
И друзей дорогих
                      всё длинней вереница
отправляется в дальний
                      и ближний полёт.
Всё приемлю, как есть,
                        и почти понимаю:
Рыба ищет, где глубже и где хорошо.
И стремится на юг журавлиная стая.
Ну а нам-то куда
                     с человечьей душой?..
Я ещё пригожусь…
                       Но бежать серым волком
Словно в сказке,
        за вами вослед  не берусь.
Грустной ивой плакучей – провидицей
                       только
над Бирою моей голубой
                         обернусь.

1994г.